I’m burning up a sun, just to say goodbye.
Как же я живу, Господи... Почему мне так страшно? Почему ничто и никогда не происходит само собой, а все надо выцарапывать, выгрызать и выпрашивать? Как я оказался в этой жуткой пустыне, где вокруг только ветер и песок, и сколько ни ори, тебя слышат только такие же, как ты, испуганные лисицы да холодные, надменные змеи? Почему они все прилетают и улетают - да что же это такое, и куда же мне бежать, если я таким родился - маленьким пустынным лисом, если я ТАК ЖИВУ - что же мне делать теперь?!.
Я устал. Я не могу больше - я устал. С каждым разом я надеюсь на большее, и с каждым разом оставшаяся мне темнота оказывается все гуще, а ночной ветер - все холоднее, и у меня дрожит шерсть. Они спрашивают меня: "Ты будешь плакать?" - и я говорю им: "Да, конечно", - потому что у меня больше нет сил говорить им: "Ну что ты, я же все понимаю. Со мной все будет хорошо. Иди назад, к своей розе", - и плакать только после того, как они уйдут. Ведь как только они уходят, я опять становлюсь самой обыкновенной лисицей, ничем не отличающейся от ста тысяч других лисиц. Потому что приручают тебя - на время, а вот отлучают потом - навсегда. И тогда тебе остается сидеть в пустыне и думать, как приручивший тебя летит сейчас назад, к своей единственной во вселенной розе, и чувствовать хребтом, как за твоей спиной колышутся тени ста тысяч неотличимых друг от друга лисиц, и у всех у них одинаковые морды, а на всех мордах - одинаковое выражение брезгливой снисходительности, и все их пасти открываются одинаково, и тихий шепот ста тысяч одинаковых голосов встает над невесомым пустынным песком: "Здравствуй, особый Лис, прирученный, единственный в целом свете, ни на кого не похожий Лис... С возвращением тебя, Лис, с возвращением назад, Лис, с возвращением к нам... " Тогда я плачу, и поджимаю хвост, и иду к ним, и сливаюсь, сливаюсь...
Я помню самого первого Маленького Принца, Который Меня Приручил. Он был легок и золотоволос, и в ужасную жару на нем был длинный и толстый желтый шарф, и когда я впервые увидел его, он сидел в розовом саду и плакал. Тогда здесь еще не было пустыни, пустыня была далеко-далеко, и я даже не знал, что она вообще бывает. Я приходил на эту маленькую ферму заимствовать кур. Он плакал так искренне, что мне сразу стало понятно - у него нет ружья. Я не знал, кто он и откуда, но его слезы, падавшие на каменные плитки, были светло-серого цвета - значит, он плакал от одиночества. Я еще не знал, как все будет, а знай я - я бы все равно остался и окликнул его. И яего окликнул.
Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что поддался непростительной слабости. Никому нельзя давать ключи от собственной души, - тот, кому они действительно нужны, должен найти их сам. Но я так истосковался по другу, что не мог ждать, - а он был так мал, что не мог ни в чем разобраться сам. Я рассказал ему, как меня приручить. Я говорил себе: "На самом деле - это ты приручаешь его. Ты приходишь к нему каждый день в один и тот же час, чтобы ему было чего ждать, и каждый разты садишься немного ближе. Рыжие сполохи пламени в камине по вечерам напоминают ему твой блестящий мех. Ты делаешь его особенным - совсем не похожим на сто тысяч других Маленьких Принцев, и он благодарен тебе за это". Я даже верил в то, что сам себе говорил.
И тут наступил час разлуки. Я не мог не отпустить его - это разбило бы ему сердце, а я был в ответе за того, кого приручил. И он сказал мне: "Ты сам виноват. Я не хотел, чтобы тебе было больно, ты сам пожелал, чтобы я тебя приручил". И я ответил ему: "Да, конечно", - потому что он был прав. Потом он ушел, а я заплакал.
Я не знаю, как они попадают сюда - каждый из них говорит, что прилетел с другой планеты. Я верю - в сущности, это не имеет значения, ибо я уже знаю, что скоро они уйдут, и что времени мало, и если я сам не расскажу им, как меня приручать, - они могут никогда не догадаться. А у меня нет сил быть одной из ста тысяч обыкновенных лисиц, и я смотрю из-под яблони, как Принцы садятся на дорожку у входав розовый сад и начинают плакать - и тогда я окликаю их и говорю: "Приручи меня". И они, конечно, приручают меня и возвращаются на свои планеты.
Последнее время их становится меньше - наверное, это потому, что розы в саду начали умирать от зависти к тем, другим, Единственным В Мире розам, ради которых Маленькие Принцы умирают и возвращаются на свои крошечные планетки. Последний Принц был здесь совсем недавно - десять или двадцать лет назад. Он тоже сказал: "Какой ты красивый!" - а я рассказал ему, как меня приручить...
На прощание я сказал ему то же, что говорил на прощание каждому из них: "Запомни: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь". Но он меня не услышал - он уже не думал обо мне. Он во все глаза смотрел на звезды.
(с) Линор Горалик
Я устал. Я не могу больше - я устал. С каждым разом я надеюсь на большее, и с каждым разом оставшаяся мне темнота оказывается все гуще, а ночной ветер - все холоднее, и у меня дрожит шерсть. Они спрашивают меня: "Ты будешь плакать?" - и я говорю им: "Да, конечно", - потому что у меня больше нет сил говорить им: "Ну что ты, я же все понимаю. Со мной все будет хорошо. Иди назад, к своей розе", - и плакать только после того, как они уйдут. Ведь как только они уходят, я опять становлюсь самой обыкновенной лисицей, ничем не отличающейся от ста тысяч других лисиц. Потому что приручают тебя - на время, а вот отлучают потом - навсегда. И тогда тебе остается сидеть в пустыне и думать, как приручивший тебя летит сейчас назад, к своей единственной во вселенной розе, и чувствовать хребтом, как за твоей спиной колышутся тени ста тысяч неотличимых друг от друга лисиц, и у всех у них одинаковые морды, а на всех мордах - одинаковое выражение брезгливой снисходительности, и все их пасти открываются одинаково, и тихий шепот ста тысяч одинаковых голосов встает над невесомым пустынным песком: "Здравствуй, особый Лис, прирученный, единственный в целом свете, ни на кого не похожий Лис... С возвращением тебя, Лис, с возвращением назад, Лис, с возвращением к нам... " Тогда я плачу, и поджимаю хвост, и иду к ним, и сливаюсь, сливаюсь...
Я помню самого первого Маленького Принца, Который Меня Приручил. Он был легок и золотоволос, и в ужасную жару на нем был длинный и толстый желтый шарф, и когда я впервые увидел его, он сидел в розовом саду и плакал. Тогда здесь еще не было пустыни, пустыня была далеко-далеко, и я даже не знал, что она вообще бывает. Я приходил на эту маленькую ферму заимствовать кур. Он плакал так искренне, что мне сразу стало понятно - у него нет ружья. Я не знал, кто он и откуда, но его слезы, падавшие на каменные плитки, были светло-серого цвета - значит, он плакал от одиночества. Я еще не знал, как все будет, а знай я - я бы все равно остался и окликнул его. И яего окликнул.
Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что поддался непростительной слабости. Никому нельзя давать ключи от собственной души, - тот, кому они действительно нужны, должен найти их сам. Но я так истосковался по другу, что не мог ждать, - а он был так мал, что не мог ни в чем разобраться сам. Я рассказал ему, как меня приручить. Я говорил себе: "На самом деле - это ты приручаешь его. Ты приходишь к нему каждый день в один и тот же час, чтобы ему было чего ждать, и каждый разты садишься немного ближе. Рыжие сполохи пламени в камине по вечерам напоминают ему твой блестящий мех. Ты делаешь его особенным - совсем не похожим на сто тысяч других Маленьких Принцев, и он благодарен тебе за это". Я даже верил в то, что сам себе говорил.
И тут наступил час разлуки. Я не мог не отпустить его - это разбило бы ему сердце, а я был в ответе за того, кого приручил. И он сказал мне: "Ты сам виноват. Я не хотел, чтобы тебе было больно, ты сам пожелал, чтобы я тебя приручил". И я ответил ему: "Да, конечно", - потому что он был прав. Потом он ушел, а я заплакал.
Я не знаю, как они попадают сюда - каждый из них говорит, что прилетел с другой планеты. Я верю - в сущности, это не имеет значения, ибо я уже знаю, что скоро они уйдут, и что времени мало, и если я сам не расскажу им, как меня приручать, - они могут никогда не догадаться. А у меня нет сил быть одной из ста тысяч обыкновенных лисиц, и я смотрю из-под яблони, как Принцы садятся на дорожку у входав розовый сад и начинают плакать - и тогда я окликаю их и говорю: "Приручи меня". И они, конечно, приручают меня и возвращаются на свои планеты.
Последнее время их становится меньше - наверное, это потому, что розы в саду начали умирать от зависти к тем, другим, Единственным В Мире розам, ради которых Маленькие Принцы умирают и возвращаются на свои крошечные планетки. Последний Принц был здесь совсем недавно - десять или двадцать лет назад. Он тоже сказал: "Какой ты красивый!" - а я рассказал ему, как меня приручить...
На прощание я сказал ему то же, что говорил на прощание каждому из них: "Запомни: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь". Но он меня не услышал - он уже не думал обо мне. Он во все глаза смотрел на звезды.
(с) Линор Горалик