Завтра экономика, еще скоро фармхимия. И много-много дел, а у меня голова кругом, а в голове у меня каша. Не знаю, о чем следует думать, но думаю я не о том.
Это странно: быть болезненно честным с тем единственным человеком, который действительно стоит этой честности, но без этой честности было бы лучше. Тот единственный раз, когда эта моя нелогичная логика дает сбой. Когда я говорю, что мне важно, чтобы рядом со мной люди были счастливы, тогда и я счастлива. А тут я беру и вдруг становлюсь честной.
Он все в толк не возьмет: я ему говорю про то, какой он замечательный, как мне хорошо с ним, как я дорожу им, как я не смогу без него. Я говорю, а он все молчаливо напоминает мне, что просыпаюсь-то я с другим человеком. Я почти кричу: "Друзья - это не просто, друзья - это самое необходимое!" Он все еще повторяет, что хочет, но не может меня понять. Это что, привет Дорну с его "дружба - кому это нужно"?
Мне все время хочется стискивать его запястья, чувствовать его руки на своих плечах, смотреть в глаза, шепотом просить, чтобы он сказал, что все у нас будет хорошо. И молча умолять, чтобы он уже поскорее понял, что значит для меня дружба. Я потихоньку, по кирпичику, разбираю эту стену из обиды, непонимания, непонятно откуда взявшегося неверия-недоверия после кристально чистой искренности. Дарю "Маленького Принца" - возьми кусочек меня, пойми меня, будь со мной.
Последняя неделя - это километровые соленые смс-ки, разговоры часами и каждая встреча убирает этот кирпичик из стены, которую я сама и построила своим неосторожным "а почему бы самой не попробовать быть счастливой". И как всегда, как всегда. Привязываться за такой короткий срок - мое все. Просто пожалуйста, будь со мной.
Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду. - Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы? Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет - костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой. - Д-даю уроки, - запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. - Н-на дому. Вас интересует литература? - Интересует, - кивнул собеседник. - Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия. "Задаром!" - едва не вырвалось у Андрея Петровича. - Оплата почасовая, - заставил себя выговорить он. - По договорённости. Когда бы вы хотели начать? - Я, собственно... - собеседник замялся. - Первое занятие бесплатно, - поспешно добавил Андрей Петрович. - Если вам не понравится, то... - Давайте завтра, - решительно сказал Максим. - В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух. - Устроит, - обрадовался Андрей Петрович. - Записывайте адрес. - Говорите, я запомню.
В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили. - Вы слишком узкий специалист, - сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. - Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники - вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век... Как вы полагаете? Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд. Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их. Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем... Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом - затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский - две недели. Бунин - полторы. В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг - самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак... Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль. "Если этот парень, Максим, - беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, - если он... Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду". Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть. *** Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту. - Проходите, - засуетился Андрей Петрович. - Присаживайтесь. Вот, собственно... С чего бы вы хотели начать? Максим помялся, осторожно уселся на край стула. - С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили. - Да-да, естественно, - закивал Андрей Петрович. - Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных. - Нигде? - спросил Максим тихо. - Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия - в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты... - Андрей Петрович махнул рукой. - Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим? - Да, продолжайте, пожалуйста. - В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал - стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем - люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше - за счёт написанного за двадцать предыдущих веков. Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб. - Мне нелегко об этом говорить, - сказал он наконец. - Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете... Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим! - Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам. - У вас есть дети? - Да, - Максим замялся. - Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня? - Да, - сказал Андрей Петрович твёрдо. - Научу. Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился. - Пастернак, - сказал он торжественно. - Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела... *** - Вы придёте завтра, Максим? - стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович. - Непременно. Только вот... Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, - Максим обвёл глазами помещение, - могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит? Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром. - Конечно, Максим, - сказал он. - Спасибо. Жду вас завтра. *** - Литература это не только о чём написано, - говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. - Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте. Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть. - Пушкин, - говорил Андрей Петрович и начинал декламировать. "Таврида", "Анчар", "Евгений Онегин". Лермонтов "Мцыри". Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий... Максим слушал. - Не устали? - спрашивал Андрей Петрович. - Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста.
***
День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий. Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн. Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков. Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый. Классика, беллетристика, фантастика, детектив. Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо.
***
Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону. - Номер отключён от обслуживания, - поведал механический голос. Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю? Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу. - А, Петрович! - приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. - Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём. - В каком смысле стыжусь? - оторопел Андрей Петрович. - Ну, что этого, твоего, - Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. - Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался. - Вы о чём? - у Андрея Петровича похолодело внутри. - С какой публикой? - Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал. - С кем с ними-то? - взмолился Андрей Петрович. - О чём вы вообще говорите? - Ты что ж, в самом деле не знаешь? - всполошился Нефёдов. - Новости посмотри, об этом повсюду трубят. Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей. Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами. "Уличён хозяевами, - с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, - в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения... По факту утилизирован.... Общественность обеспокоена проявлением... Выпускающая фирма готова понести... Специально созданный комитет постановил...". Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол. Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота. Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил. Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё. Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше. - Вы даёте уроки литературы? - глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка. - Что? - Андрей Петрович опешил. - Вы кто? - Я Павлик, - сделал шаг вперёд мальчик. - Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса. - От... От кого?! - От Макса, - упрямо повторил мальчик. - Он велел передать. Перед тем, как он... как его... - Мело, мело по всей земле во все пределы! - звонко выкрикнула вдруг девочка. Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку. - Ты шутишь? - тихо, едва слышно выговорил он. - Свеча горела на столе, свеча горела, - твёрдо произнёс мальчик. - Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить? Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад. - Боже мой, - сказал он. - Входите. Входите, дети.
События на меня сыплются и сыплются, просто как из рога изобилия. Больше хорошие, чем плохие, но просто я маленькая, и иногда все это просто не вмещается в меня, вот меня и придавливает пластом всего этого. Но тридцатого числа случился праздник, настоящий праздник, полный искренности и чудес.
Праздник привез с собой прекрасный Даниэль Лавуа. Я ярко помню концерт двухгодичной давности: меланхоличный и полный невыразимой нежности, может даже грусти. И то что было в этот почти последний весенний день.. Я бы могла даже не узнать его - он был таким же мальчишкой, как Брюн-Брюн, скачущий по сцене, как Патрик, танцующий с бубном. Энергетик, задор, живость. Жизнь. Заставил забыть обо всем, что есть вне зала, оставил только сцену, утонувшую в цветах, оставил команду, оставил свою искренность. "Я вас люблююююю!" Поразительный, настоящий. Как бы это правильно сказать, you make me live?
Я напишу про все Евро, и про мои жизненные перипетии, но пока меня просто разрывает от этой песни. Я то ли рыдать готова, то ли обнять всех и каждого, то ли не знаю. Но пока меня просто разрывает от нее.
She's singing softly in the night Praying for the morning light She dreams of how they used to be At dawn they will be free
Memories they haunt his mind Save him from the endless night She wispers warm and tenderly: "Please come back to me"
And when the golden sun arises far across the sea The dawn will break as darkness fades Forever we'll be free
Never forget what I did, what I said When I gave you all, my heart and soul Morning will come and I know we'll be one 'Cause I still believe that you'll remember me
She mourns beneath the moonlit sky Remembering when they said goodbye Where's the one he used to know? It seems so long ago
And when the golden sun arises far across the sea The dawn will break as darkness fades Forever we'll be free
Never forget, what I did, what I said When I gave you all, my heart and soul Morning will come and I know we'll be one 'Cause I still believe that you'll remember me
Oh, I still believe that you'll remember me Oh, I still believe that you'll remember me
Я приехала сегодня с Баррикадной, хотела как-то обстоятельно написать про Чистые Пруды. Пока собиралась, начался весь этот, извините, пиздец на Баррикадной, с кучей задержаний, драк, омоновцев. Так жить нельзя, серьезно. Это просто отвратительно. Пытаюсь как-то атрофироваться от этого, но не отпускает чувство того, что я должна была там остаться, у меня была возможность на дольше время там быть сегодня. А остается только бессильно сжимать кулаки и клясть страну, в которой нам посчастливилось родиться.
Чистопрудный бульвар - это было нечто прекрасное. Как сказал Сережа - это рай на земле. Без шуток, серьезно. Город в городе. Проведя там пять почти полноценных дней и две ночи, я была просто влюблена в это место. В людей, в знакомых мне и не очень. Просто потому что они были там, просто потому что там была общность. Я улыбалась, сидя в инфо-центре, объясняя, что да как, предлагая взять эту, эту и вон ту листовки, а также купить нашу газету "#чистые пруды". "Это очень непросто: улыбаться вот так вот всем. Какой вы уже час сидите? Второй? Третий?" - говорит мне мужчина с седыми уже волосами. А я улыбаюсь. Потому что мне хорошо там, потому что каждый стоит этой улыбки. (Это я потом почему-то реву, от усталости, так многих вопросов "а зачем вы здесь", недосыпа и кофе которое было единственной едой за сутки, но это не отменяет факта счастья, причастности и нужности. А Дима кутает в плед, говорит, что привязался ко мне, тоже почему-то) Я настолько оторвалась от всего мира с прошлой пятницы, что не могу поймать сути того, что происходило вне нашего мирка. Мне странно лежать дома на мягком матрасе, мне хочется опять под деревья, в спальник, и чтобы Дима обнял, просто потому что так теплее и уютнее. Я даже согласна просыпаться от того, что на тебя выливается ведро ледяной воды, потому что тент отлепился.
Но в пять утра нас бесцеремонно выкидывают из рая, не давай взять с собой ничего. А потом продолжают разнос на Баррикадной, мол, за несанкционированную раздачу продуктов питания. Серьезно? "Держитесь. Мы с вами" - говорит женщина, кладя деньги на лагерь. А потом омоновцы забирают коробку с деньгами на лагерь, еду, воду, людей. Отвратительно - это слишком мелкое слово.
У меня ноги стоптаны, у меня на плечах будто небеса лежат, я еле передвигаюсь по квартире, хлюпая носом, завернутая в плед, и грея руки о чашку с чаем. Но что самое странно. Я никогда более не чувствовала себя настолько на своем месте. Не дома, конечно, а пару часов назад.
Первого числа на том первомайском шествии как-то робела, а сегодня меня так понесло. Дальше первого ряда я не девалась в принципе, и потом уже махнула рукой на стопицот фотографов-прессу-интервьюеров, зря у меня в руках что ли "мы за демократию для всех". Вот еще я буду отрицать тот факт, что отстаиваю права ЛГБТ. И мне действительно так хорошо, максимально комфортно. Все три с лишним часа рядом Саша, с которым мы видимся-то второй раз, который размахивает радужным флагом рядом, будто желая укрыть ото всех напастей. Мы видимся второй раз в жизни, он подбивает кричать речевки, обнимает, мы просто хватаемся от эмоций за руки, переплетая пальцы, и это нормально. Он, может, лет на десять меня старше, но мы смеемся вместе, и нам так здорово. На очередной фотографии он притягивает меня к себе за плечи, шепчет :"пусть завидуют", и мы дурашливо улыбаемся очередному фотографу. Адик будто был всегда. Начинаем с его еще тогдашнего: "вот и моя рыжая девочка!" и целования моих рук. Просто потому что я есть, потому что осталась, потому что молодец, как-то так он это мотивировал. "А без очков она еще прекраснее" - непонимающе смотрю на него, а потом начинаем смеяться, говоря еще какую-то чепуху. А откусить от моего яблока - это в порядке вещей, это абсолютно нормально, будто миллионы лет так делаем. На самом деле все ребята, девушки, с ним сразу на "ты", сразу улыбаешься. Тебе хорошо, чуть ли не идеально. Все как надо, все правильно.
Долгий, очень долгий период меня просто как заклинило. Заклинило между двумя людьми, теми единственными, в кого я была влюблена, любила, вот так сильно, по-настоящему. И сейчас люблю, все еще не могу снять с себя это, отказаться от. Любила, люблю в том плане, что вы зовете "отношениями", именно в этом беда. Какой-то период это было просто критично.
И мне жутко, страстно, хотелось влюбиться. По-настоящему, с головой, чтобы сразу свалиться в это чувство. Но ничего не выходило из-за них двоих. Парень и девушка, вот ирония.
Но пришел волшебный май. И я сама не могла поверить в это. Подгибаются колени, я пишу ерунду, улыбаюсь постоянно. Мне просто предлагают кофе, потому что слишком многое можно рассказать, а контакт отвлекает, всего не расскажешь. А у меня уже дети, домик с геранью. Черт возьми. Я ждала этого чувства больше двух лет. Именно те первые ощущения, которые никогда не забудешь.
Я не отпустила их, мне кажется как-то настоящую любовь забыть и нельзя. Просто спасибо вам, ребята, что вы наконец-то подвинулись. Спустя четыре и два с половиной года. Вроде как пора уже.
По мановению волшебной палочки, от легкого дуновения теплого ветерка все меняется. Мне нужна была условность, мне нужен был май. Все проблемы кажутся далекими или разрешимыми. И чувство, что горы могу свернуть.
Меня просто переполняет любовь. К весне, к друзьям, ко всем людям на свете. Это просто апрель не задался, а май у нас будет замечательный. Внутри, как за окном, вишни цветут.
И дадада, я так обычно не делаю, но это все Катя со своим фотошопом. Я буквально влюбилась здесь в себя. Да больше этой фотографии я люблю только фото в своем шарфике .) И я снова блондинка, ееей ^_^
Я не знаю, почему в моем уютном бложике либо посты с мужиками, либо грустные посты. Потому что вроде как я развеселая и дальше по тексту, все об этом знают. Но сейчас что-то сломалось, сильно так сломалось с месяц назад. Неделю назад более менее починилось, но отголоски остались. И вот опять, опять, Канцлер на повторе, в тысячный раз "он устал быть тем, кем сегодня родился". Опять какое-то давящее чувство внутри, какая-то неуютность, что скрутилась тугим узлом где-то в животе. Давит, давит, давит. Слишком много плачу, потому что слишком уж давит. Иногда на пустом месте, иногда из-за Пондов, усталости, груза всего того, что навалилось в учебном плане и некоторой неопределенности во всем.
Порой приходят мысли о бессмысленности всего, и думается об осени, а не о весне. Есть какая-то ирония в том, что у меня вся эта больше, чем подавленность именно весной, а не осенью, как у нормальных людей. Почему-то не очень задалась эта весна. Апрель не задался, если быть дотошным. Мне хочется, что бы уже скорее "все хорошо будет", ведь Саша же обещал.
Еще и со своей символичностью говорю себе: смотри, ровно год, как. Как все кувырком, как все с ног на голову. И дело даже не в том, что стало лучше, действительно лучше, а в том, что все-таки такое случилось. Слишком быстро летит время, а мне бы цитрамона, чтобы заглушить боль, взявшуюся непонятно откуда, ведь сама же прихожу к выводу, что все стало лучше.
Апрель, тебя чуть-чуть осталось, заканчивайся уже. Я хочу дышать свободнее. И не могу я уже больше плакать. Пускай все будет хорошо.
— А что не так с черничным пирогом? — С черничным пирогом все в порядке. Его просто не берут, вот и всё. Он ни в чем не виноват, просто его никто не хочет. (с)
- А что не так с черничным пирогом? - Да мудак он.
Пользуясь случаем заодно сообщу, что я жива-здорова -)
Сегодня внезапно День Рождения Ченнинга Татутма, которого я люблю вот такоооооооой любовью Началось все с "Орла" еще когда-то тогда, а теперь мною пересмотрена почти вся его фильмография, упс. Так что.. Пускай у тебя там все будет отлично, и ты дальше будешь нас радовать своим телом своими ролями .)
И дадада, я бы писала такие посты чаще, но у меня извечные пробелы в памяти, так я пропустила День рождения МакЭвоя и своего любимого Капитана .(
Я наконец-то поняла, что делают с вишлистом, теперь я пишу туда вещи в духе "влюбиться" и чувствую себя почти счастливой.
Я вроде как выплываю из своего ужасно глубоко уныния, экзистенциальная пустота, мне нравится это. Становится лучше. Но весна началась не так, как хотелось бы.
Опять открыла дневник, так что снова мое любимое душа_нараспашку. Правда, не совсем нараспашку, потому что в контактик ссылку вешать все равно не хочется.
1. Фильм просто ОХУЕННЫЙ 2. Тони Старк запределен 3. Капитан прекрасный. 4. Я шипперю Кэп/Тони 5. Хиддлстон великолепен. 6. Локи охереннейший. (Хотя и жутко и давно задолбал меня в ленте) 7. Тор запредельный. 8. Я шипперю Тор/Локи. 9. И да, страшная тайна, я не смотрела "Тора". 10. Коби чудо как хороша. 11. Баннер - нечто. 12. Филл со своими открытками и вообще, ааа Т_____________Т 13. Соколиный Глаз - это взрыв мозга, откуда он такой крутой? 14. Да и Реннер чудышко. 15. Юмор, как всегда, на высоте, три четверти его исходит от Тони и и это здорово. 16. Зал был очень живой, хлопал и много смеялся.
Фильм прекрасный, несомненно. Но дорожка.. Мы с сестрой, Моконой и еще людьми простояли больше шести часов (а я бы и больше простояла, если так надо было бы). Все актеры - такие солнышки, особенно Реннер, Хиддлстон, Хемсворт и Руффало. А Дауни.. Вот у меня как с Гару будет же. Обожать Квазимодо обожаю, а Гару все дальше, дальше... По чувствам похоже, как когда Пельтье проходил, не раздавая автографов или опять же Гару ушел, не собрав цветы. Я знаю, в первом чудном зале, полном бомонда, которым было все равно на актеров, в общем-то, актеры вроде как выступили, и их можно было встретить внутри. Но у меня - мимо. Никакого мне Дауни. Не реви, дура.
Вчера я проплакала полночи, пока меня Мокона наконец не успокоила смс-ками, и не сморил сон. Сегодня хотела в перерыве сходить постоять к Ритцу, но не стала, пошла пить кофе с Юрой, и была молодцом. Зато после гнозии забежала, потусила там полтора часа. И это забавно. Билеты предлагают в интернетах по десять, пятнадцать тысяч. А там ведь будет, наверное, такая толчея внутри, как и снаружи, хоть кто знает. Но я правда грезила этой премьерой.
К чем я все веду? Среди кучи таких же фанаточек как и я, я решила выглядеть самой адекватной, я просто сорок минут проболтала с секьюрити. Он безумно крутой, он работает с такими всякими Деппами и так далее еще с 2008, у него было три приглашения, но я бросила их клянчить сразу же, потому что они и правда нужны были ему для чего-то там. Он смеялся, что у него дети старше меня. Потом узнал, что я медик ( я много болтаю), сказал, что сын закончил второй мед, мы обсудили даже Машковского. А потом я, отвечая на его вопрос, хотела объяснить, почему мы все это делаем. "Потому что любим.." - я взмахнула рукой, а у меня татутшка, он брови поднял, а я почему-то сказала: "Вот я Экзюпери люблю на самом деле". А потом он спросил, какое у него полное имя? "Антуан Мари Жан-Батист Роже де Сент-Экзюпери" - не задумываясь выдала я. Он так мило разулыбался, будто действительно не ожидал. Мы обсудили Нотр Дам, французов - все. И это было приятно времяпрепровождение.
Я потом помахала ему рукой, потому что Хиддлстона ждать вечером мне вовсе не надо, а Дауни внутри уже все равно, может завтра что выдет. Поулыбалась, помахала, развернулась и пошла. Разрыдалась потом, правда, но это мелочи.
Даешь Пайн + Харди! С 25 апреля начинается прием заказов на ДВД с фильмом "Значит, война". Выйдет сама дивидишка, как известно, в июне, вроде бы 14-го. В общем, до этого времени я еще проложу колею на потолке. А вот и дополнительные материалы, которые обещают на диске: альтернативный финал с комментариями режиссера, альтернативный финал эпизода в Warehouse, два альтернативных финала фильма, холостяцкая вечеринка, гэгрилы, удаленные эпизоды - разговор Триш и Лорен, похороны Джонаса, после встречи в пиццерии, бывшие подружки, визит к Джо, Лорен съезжает с катушек. Такхже альтернативный опенинг и не вышедший трейлер.